№7 (104) от 28 февраля 2024 г.
Наш постоянный читатель и внештатный автор, ветеран труда, москвич, чьи детские и юношеские годы прошли в Орле, Александр Сергеевич Кожухов, прислал в редакцию свой очередной очерк, сопроводив его следующим письмом:
«Как говорится, Бог любит троицу! Первой из нее была опубликованная в вашей газете статья о музее-заповеднике Тургенева в Спасском-Лутовинове. Критика в ней чрезмерной чистки парка писателя привела к изменению подхода к уходу за парком, который стал приобретать черты того вида, в котором он был в 50-х годах прошлого века. Это благодаря вашей публикации.
Вторая статья – «Мое музейное детство», опубликованная в «Орловской среде» в декабре прошлого года. От музеев, описанных в ней, мне поступают благодарности за эту публикацию.
Третью – «Танцевать, петь и играть на баяне непросто!» высылаю вам с просьбой опубликовать. Все в ней быль, которая произошла в середине 50-х годов ХХ века, когда мне было 14 лет, и проживал я на территории музея Тургенева в городе Орле».
Редакция с удовольствием публикует статью Александра Кожухова, которая, надеемся, разбудит в наших читателях светлые воспоминания и добрые чувства.
«В детстве все интересно, и тянет заняться тем, к чему, став взрослым, и близко не подошел бы. То же и со мной произошло, когда, будучи школьником, я здорово впутался в танцы, пение и музыку, хотя способностей к ним не было. И тянуло меня в них не просто так, а на то были причины.
В танцы я попал по случаю, увидев на Доме учителя на Ленинской (сейчас на этом месте ТЦ «Малиновая вода») объявление о наборе школьников шестых-седьмых классов. Записался, о чем дома с гордостью заявил. Мой брат-семиклассник тоже это сделал, и, хотя он был на год постарше, я считал, что не уступлю ему.
Выдали мне белую концертную рубашку, короткие штаники и тапочки. Собрали нас, отобранных, в зале, где руководитель нашей группы — суховатая, со строгим лицом женщина, заявила, что будем разучивать коллективный танец в исполнении семи пар (мальчик- девочка), с которым через месяц выступим на концерте для избирателей. Времени маловато, будем и по вечерам работать. Успеем, и с теплотой в голосе добавила, что раньше и не такое раскручивала и всегда хвалили, а с вами мы покажем, как надо танцевать.
Показали. Увы, она не могла предположить, как сложится её танец в концерте, виной провала которого буду я! Партнером для танца приставили мне красивую девочку, но не из моей 22-й школы, а из другой. Получилось так, что на репетициях я был-то первые два занятия, во время которых наша бывалая руководитель не распознала меня как не годного к танцам. Ну, а вскоре я заболел скарлатиной, карантин, и месяц пролетел, хотя брат по вечерам ходил на разучивание этого танца, к которому у меня пропал интерес. Как помню, третьего марта вечером он стал собираться. На мой вопрос: «Куда?» ответил, мол, выступать в Доме учителя на концерте. Подскочив с дивана, я заявил, что тоже пойду (хотелось с девочкой хоть начало танца пройти). Брату было не до меня, и он, махнув рукой, продолжил собираться. Я попросил маму дать мне какую-нибудь майку под концертную рубашку. Она дала мне свою ночную сорочку ярко-зеленого цвета.
Все шло своим чередом: одевшись, я пришел затемно в Дом учителя, где за кулисами смешался с участниками предстоящего концерта. Потом я часто спрашивал себя, как мне удалось выйти на сцену, миновав зоркий взгляд нашего опытного преподавателя? Но получилось, да еще как! Ведь, наконец, и брат, и девочка- напарница могли остановить меня… Но все шло как по маслу, хотя финал свой я чувствовал, но держался до конца. А он надвигался не только на меня, но и на всю нашу группу из четырнадцати танцоров, выстроившихся парами у края сцены в ожидании начала (я был в середине группы). По сигналу двинулись цепочкой по сцене, держась за руки, начав непростой танец, который знал я только с начала…
Но не заладилось у меня сразу: как сейчас вижу её за сценой у шторы с недобрым лицом и кулачками в мою сторону — нашу начальницу, которая шепотом говорит мне: «Рубаху, рубаху убери!». Это мамина ночная сорочка полезла почему-то с боков с первыми шагами в танце. Правой рукой мне как-то удалось её — зеленую — засунуть под белую концертную рубашку, левой рукой я продолжал держать свою напарницу, которая не могла знать, что её ждёт…
Прошли три круга под аккомпанемент пианиста, а дальше всё — знания мои этого карпатского танца закончились. Решив: пропадать, так с музыкой, я резко вывел свою девочку к центру сцены, нарушив сразу ход танцующих, крутанул её дважды и, бросив, рванул к кулисам, где стояла остолбеневшая наша учительница, еще не осознавшая провала её номера, который так тщательно готовила. Танцоры после моих выкрутасов сбились на сцене в кучу и озирались в сторону зала, из которого стали раздаваться смех и выкрики.
Я же, быстро надев лыжные шаровары, валенки и пальто, выскочил на спасительную Ленинскую, а, придя домой, в своем провале начал обвинять маму, всучившую мне свою сорочку, с которой и пошли мои неполадки. Та, узнав всё, упала на диван, задыхаясь от смеха!
Позже явился мрачный брат, который на мой вопрос, мол, что там, посоветовал не ходить рядом с Ленинской, где был Дом учителя, и добавил: «Надо же, один, а весь концерт загубил». После провала танцоров концерт долго не начинался.
Я так и сделал: ходил себе по другим улицам, долго, до майских праздников, пока не попалось мне на Ленинской объявление – у Клуба связи. Оно приглашало заниматься пением в хоре клуба, а члены его получали пропуска бесплатного прохода в кинозал на фильмы, которые там крутили. Предварительного прослушивания не было. Заинтересовало, но здесь я погорел на первой же репетиции.
Дирижер — седоватый мужчина — сказал, что будем разучивать песню ко Дню города. Поставил нас в два ряда: нижний — первый и верхний — второй. Я попал в первый. Получил листок со словами разучиваемой песни: «Едут, едут по Берлину наши казаки!». Сопровождал её баянист из филармонии с той же Ленинской. Добросовестно открывая рот, показывая своё «пение», я думал, что проскочу, но дирижер учуял что-то во мне и, подойдя, наклонился так, что его ухо оказалось у моего рта. Поняв все, он выдернул меня из ряда с криком: «Вон!». Толчком выпер из дверей на улицу, где была привычная мне Ленинская.
Идя по ней в сторону «Победы», я переживал, что не удалось посмотреть бесплатно ни одного фильма в Клубе связи, изгнавшем меня из своего хора.
Но впереди меня ждало занятие музыкой! С ней сладилось. А вышло так: к этому времени я уже беззаботно ходил мимо Дома учителя, забыв о своем провальном концерте на его сцене. Посмотрев в «Победе» фильм, где один из героев пел под гитару «Темную ночь», мне захотелось научиться играть на этом инструменте. В Доме пионеров, который тогда был ниже по Ленинской от Дома учителя, записался в музыкальный струнный кружок. Но дали мне почему-то контрабас, уверяя, что он чуть ли не самый главный в оркестре. Размером он был больше меня. Я обратился к заведующему кружком с просьбой перевести меня на другой инструмент (гитары не было). Он вручил мне мандолину, похожую на грушу. Звали моего руководителя Эдуард Янович, это был высокий мужчина в годах, от которого часто пахло спиртным. Он показал, как она звучит, но не тянуло меня к мандолине. Зато на баяне, стоявшем в углу, хотелось научиться, и я просил показать, на какие нужно нажимать кнопки, чтобы сыграть «Коробушку». Потихоньку, но стало получаться.
Надо же, но я опять попал на участие в концерте, уже на Тургеневской, где струнный оркестр Дома пионеров выступал в клубе УВД на празднике к 7 ноября. Как попал в первый ряд его музыкантов, не помню, но с баяном в руках я должен был исполнять «Светит месяц» – песню, которую играть не мог, просто не умел. Но участие в выступлениях Дома учителя и Клуба связи помогли мне сориентироваться: не прикасаясь к кнопкам, я раздвигал баян, изображая на нем игру. Прикрывшись звуками струнных инструментов, тихонько раздвигая без звука баян, под аплодисменты закончил эту народную песню, как и вторую: «То березка, то рябина». Довольный, что все получилось, я отправился в сторону буфета. А там меня встретил баянист из Орловского музыкального училища с улицы Московской, и он в лоб сказал мне: «Чего ты там с баяном-то делал, а?». Признался: мол, так захотелось показаться с баяном на сцене, что полез с ним к музыкантам, ничего не подозревавшим. Хорошо, не испортил им выступление, как в тогда в танце. Баянист покачал головой: «Ну, ты даёшь» и покрутил пальцем у виска…
Увы, детство проходит, как и сама жизнь. Сейчас я живу в Москве, однажды у Садового услышал, что дворники нашли старый немецкий рядный баян, я недорого купил его у них. Уже спокойно, не остерегаясь ни дирижера, ни суховатой начальницы по танцам, я выучил, как мог, песню детства: «На позицию девушка провожала бойца». И ведь получилось! Не зря я столько перенёс тогда, на тех сценах, чтобы прийти к ней!»
Александр Кожухов, географ (МГУ), ветеран труда, пенсионер
